Родители -- это удивительные существа. Самые удивительные на планете. Поначалу они невероятно взрослые. Ты бегаешь к ним показать ссадину на коленке, взгромождаешься на мамины колени: мамочка, подуй, пожалуйста! И силишься не заплакать -- ты очень-очень взрослый. Они самые умные: папа знает всё -- почему Луна иногда красная, почему трава зелёная, куда улетают по ночам облака и как же так, что собака лает, а петух кукарекает. Мало того, он даже умеет двигать ушами, а это, несомненно, самое сложное из всего, что вообще есть на свете. Он самый сильный и самый умный. Ну, почти самый. Потому что самая умная, конечно, мама. Она знает как подуть, чтобы перестала саднить коленка, умеет незаметно оставить конфету на самом видном месте, умеет рассказывать смешные истории и изображать лягушку: смешно прыгая на четвереньках и квакая.
Она ищет тебя каждый день, несмотря на то, что ты всегда прячешься в шкафу. А она, несмотря на то, что такая умная, всё равно никогда тебя не находит. Это всё потому, что ты очень хорошо спрятался. Они долго остаются самыми умными: когда, к примеру, не поддаётся математика, строя тебе ужасные рожи, похожие на рожи чёртиков из табакерки; такие страшные, что хочется сбежать и спрятаться под кровать, такие страшные, что хочется больше никогда в жизни не видеть эту кошмарную математику, папа сходу решает любую задачу. Это так удивительно, это такие сложные задачи, а он приходит, и задача сдувается и просит пощады. Мама зато знает как писать сочинения. Да так, чтобы они были самыми интересными и самыми лучшими. Мама смотрит на эти ужасные химические формулы и после часа общения с ней, формулы перестают быть хтоническими зелёными монстрами с километровыми клыками, а оказываются послушными и покладистыми. Сами прыгают в тетрадку -- только успевай записывать.

Мама ещё долго остаётся самой умной. Даже тогда, когда оказывается, что папа уже ничего не понимает. Папа не может понять, насколько трагично, что Серёжка -- тот, который тебе так нравится, тот, именем которого исписаны все поля в толстой зелёной тетрадке с приятным на ощупь переплётом, -- этот противный Серёжка провожает домой Ленку, а вовсе не тебя. Он несёт ей портфель, и хочется подойти незаметно сзади и треснуть им обоим портфелем по голове. Но разве папа такое поймёт? Такое может, если вообще в состоянии, понять только мама. Да и она не всегда. Много она понимает: не расстраивайся, плюнь на него и всё! Как можно плюнуть? Нет, иногда она понимает -- в такие моменты она заходит в комнату и молча гладит макушку, расправляя и снова наматывая непослушные, неподдающиеся кудри на палец. Правда, в какой-то момент, понимаешь, что и мама ничего не понимает. Тогда, когда ты сам уже очень взрослый -- лет в пятнадцать. Куда ей понять! Она когда жила вообще -- тогда всё было по-другому! Как она может понять что-нибудь?! В этот момент они не просто взрослые, они старики. Они своё уже отжили -- им ничего не понять. Даже объяснять не стоит.

Но наступает день, когда оказывается, что они вдруг, внезапно, совершенно неожиданно, помолодели. Они перестали быть стариками, а стали почти ровесниками. И снова можно бегать к маме, рассказывать обо всём: о неудачных любовях, о работе, о погоде, о том, где лучше всего пить пиво, и даже ходить с ней в магазин за платьем. Она-то, несомненно, лучше тебя понимает во всех этих платьях. Можно пить с ней вино и рассуждать обо всём на свете. Можно снова плакать у неё на коленке, чтобы она гладила твою макушку, расправляя и снова наматывая непослушные, неподдающиеся кудри на палец -- как когда-то. Просить совета и отчитываться о том, насколько он помог. Папа тоже помолодел. Из окончательного, ничего не понимающего ни в чём, своё отжившего, старика, он превращается, удивительным и загадочным тебе образом, в невероятно эрудированного, компанейского мужчину. С ним можно говорить почти обо всём (конечно, избегая сокровенных, предназначенных только для мамы, тем). Можно взахлёб спорить о политике и экономике. Рассуждать о падении курса валют и о том, где и как лучше купить очередной гаджет, советоваться какую палатку брать с собой, если едешь на три дня чёрт знает куда, туда, куда вообще ничего не едет -- только ты и палатка. Звонить утром и спрашивать что делать, если не заводится машина: на что нажать, что подёргать, куда её отвезти. Открываешь капот, смотришь туда, как дурак, и в девяти из десяти случаев выполняешь первый совет -- вызываешь того, кто в этом понимает.

А потом приходит день, когда ты понимаешь, что они слишком быстро повзрослели. Стали совсем взрослыми и совершенно вышли из-под контроля. Ты им звонишь, звонишь, а они где-то шляются, а ты сидишь и обрываешь телефон. И, наконец, дозваниваешься: вы где, черт вас побери, я же волнуюсь! А они тебе совершенно неожиданно: ну, послушай, мы же взрослые люди, у нас тоже могут быть дела. И ты захлёбываешься: взрослые?! Вы взрослые?! А я, а как же я?! Я же с ума схожу -- вы хоть скажите где вы! Мама смеётся в телефон: где надо, там и мы. И именно в этот момент ты понимаешь, что они слишком быстро выросли. Слишком. Ты не успел оглянуться, а у тебя, оказывается, совершенно взрослые родители. Которые куда-то сами ходят, что-то сами делают и даже не всегда перед тобой отчитываются. Ты сидишь перед телефоном и сердце ухает: да где же их черти носят?! А они, оказывается, просто повзрослели. Выросли. Слишком быстро. Так быстро, что ты никак не можешь привыкнуть. Так быстро, что ты понимаешь только одно: к этому ты не привыкнешь уже никогда. Они взяли -- и выросли. И это, несомненно, назло тебе. Вот и сиди, как дурак, с такими взрослыми родителями, которых непонятно где носит, и которые черт его знает, что могут натворить.
Метки: Из жизни

он маме хочет отдать